На вокзале с раннего утра
Это было удивительное время невероятных событий, происходивших со мной в те серые осенние дни начала двухтысячных. Энджел, татарка Анжела, грязная тварь из самых отъетых закоулков Москвы, которую я ждал на вокзале с самого раннего утра, разбившая мне сердце своей холодностью и похотью, граничащей с патологическим каннибализмом.
5:36 утра, отвратительный голос громкоговорителя объявил прибытие поезда и внутри меня всё сжалось. Я знал, что будет дальше, я помнил свой последний визит в Златоглавую и чем он кончился, но это совсем другая история. Теперь был мой черёд и я был в курсе, что она не сможет пропустить этой возможности.
Где-то за плечами был сырой Невский, вялые алкаши, просящие десять рублей, сонные такелажники и один скучающий мент, а я уже шёл по пахнущей углём платформе, наблюдая издалека за чернеющим хрупким привидением с кофром в одной руке и зонтом в другой. Взгляд чёрных татарских глаз из под капюшона, вкупе с тщедушностью и тонкими, как шрам от бритвы губами — придал этому утру ещё более сладостный оттенок. Я не заметил, как закурил, подходя к ней всё ближе.
— Привет! — начал я издалека. — Рад видеть. — в собственной интонации я обнаружил нотки подобострастия.
Она промолчала и только положила зонт в сумку, закинув её на плечо.
— Энж, привет.
— Куда пойдём? — она вытащила из кармана плаща пачку «Житан» и ловко прикурила от каких-то барных спичек.
— Поедем ко мне. Машину я не глушил — стоит у вокзала.
— Нет. Обратный поезд через час.
Толстая тётка за столом вокзального отеля, радостно пересчитывала сторублёвые бумажки, когда мы вошли в неказистые интерьеры постсоветского пространства и Энджел бросила свои вещи на пыльный ковролин.
— Ты уехал, скотина. — прошептала она, скидывая серый сырой плащ. — Я пыталась тебя образумить, а ты — уехал.
Только сейчас я понял, что она одета так, как будто пять минут назад жарила яичницу на своей маленькой кухне — бесформенная юбка, застиранная зелёная кофта, ни косметики, ни духов.
И тут мной овладел непонятный дьявол, который уже сам, по-моему, не понимал что делает. Резким толчком я швырнул Энж на лакированный совковый стол и задрал юбку, обнаружив белые кружевные трусы, тут же сорванные и брошенные на пол. В данной ситуации меня не интересовало её лоно, до сих пор не пойму почему. Карго моментально оказались на полу и я держал в руке багровый член.
Я вошёл резко и с силой, мне было всё равно — влажно там или сухо, но она удержала крик и я смог услышать лишь тихий стон и поскрипывание белых, чуть прозрачных зубов. Она тряслась от боли и вожделения. Я всё глубже входил в её попку, продираясь сквозь мышцы и сухость её кишки. Я хотел только её крика, но она молчала, лишь еле слышно поскуливала и впивалась ногтями в углы скрипучего стола.
Когда я кончил, то развернул её к себе и как следует врезал по заплаканному бордовому лицу.
Я уходил в сторону Литейного, наблюдая просыпающийся город и первые автобусы. Питер просыпался и потягивался. Дико захотелось курить и я достал сигареты и зажигалку. Зиппо не очень удобно держать, не имея мизинца, который когда-то был откушен женщиной из Москвы...
5:36 утра, отвратительный голос громкоговорителя объявил прибытие поезда и внутри меня всё сжалось. Я знал, что будет дальше, я помнил свой последний визит в Златоглавую и чем он кончился, но это совсем другая история. Теперь был мой черёд и я был в курсе, что она не сможет пропустить этой возможности.
Где-то за плечами был сырой Невский, вялые алкаши, просящие десять рублей, сонные такелажники и один скучающий мент, а я уже шёл по пахнущей углём платформе, наблюдая издалека за чернеющим хрупким привидением с кофром в одной руке и зонтом в другой. Взгляд чёрных татарских глаз из под капюшона, вкупе с тщедушностью и тонкими, как шрам от бритвы губами — придал этому утру ещё более сладостный оттенок. Я не заметил, как закурил, подходя к ней всё ближе.
— Привет! — начал я издалека. — Рад видеть. — в собственной интонации я обнаружил нотки подобострастия.
Она промолчала и только положила зонт в сумку, закинув её на плечо.
— Энж, привет.
— Куда пойдём? — она вытащила из кармана плаща пачку «Житан» и ловко прикурила от каких-то барных спичек.
— Поедем ко мне. Машину я не глушил — стоит у вокзала.
— Нет. Обратный поезд через час.
Толстая тётка за столом вокзального отеля, радостно пересчитывала сторублёвые бумажки, когда мы вошли в неказистые интерьеры постсоветского пространства и Энджел бросила свои вещи на пыльный ковролин.
— Ты уехал, скотина. — прошептала она, скидывая серый сырой плащ. — Я пыталась тебя образумить, а ты — уехал.
Только сейчас я понял, что она одета так, как будто пять минут назад жарила яичницу на своей маленькой кухне — бесформенная юбка, застиранная зелёная кофта, ни косметики, ни духов.
И тут мной овладел непонятный дьявол, который уже сам, по-моему, не понимал что делает. Резким толчком я швырнул Энж на лакированный совковый стол и задрал юбку, обнаружив белые кружевные трусы, тут же сорванные и брошенные на пол. В данной ситуации меня не интересовало её лоно, до сих пор не пойму почему. Карго моментально оказались на полу и я держал в руке багровый член.
Я вошёл резко и с силой, мне было всё равно — влажно там или сухо, но она удержала крик и я смог услышать лишь тихий стон и поскрипывание белых, чуть прозрачных зубов. Она тряслась от боли и вожделения. Я всё глубже входил в её попку, продираясь сквозь мышцы и сухость её кишки. Я хотел только её крика, но она молчала, лишь еле слышно поскуливала и впивалась ногтями в углы скрипучего стола.
Когда я кончил, то развернул её к себе и как следует врезал по заплаканному бордовому лицу.
Я уходил в сторону Литейного, наблюдая просыпающийся город и первые автобусы. Питер просыпался и потягивался. Дико захотелось курить и я достал сигареты и зажигалку. Зиппо не очень удобно держать, не имея мизинца, который когда-то был откушен женщиной из Москвы...