Один мой друг говорит, что все самые занимательные и выходящие из ряда вон события происходят в самые обычные, ничем не примечательные дни. Пожалуй, он прав. По крайней мере, тот день начинался именно таким — ничем не примечательным, обычным летним днем.
Не могу сказать, что я чувствовал себя обреченным, испытывал страх или нечто подобное по пути в офис к директору департамента внутреннего контроля и аудита. Легкое волнение — может быть, да. Но не страх. Моя совесть была чиста, а репутация непреклонного и неподкупного профессионала была безупречна. Говорят, что все имеет свою цену. Так оно и есть. Просто самоуважение для меня стоило всегда больше, нежели сверкающие обманчивым светом барыши «откатов» и сомнительных проектов. Может я, в отличие от моих коллег, занимавших схожие должности, не шиковал часами за полтора десятка тысяч долларов и имел дурную славу «принципиального сукина сына» среди любящих халяву подрядчиков. Зато пользовался заслуженным уважением среди профессионалов, ни от кого не зависел, никому ничем не был обязан и в любой момент мог «сделать ручкой» и уйти в другую компанию. С руками бы оторвали. Ну и, самое главное, по пути в офис Яны Сергеевны, я не испытывал и тени страха. Меня занимало легкое любопытство и... предвкушение, да.
Яна была красивой женщиной. Нет, пожалуй, «красивая» не передает ровным счетом ничего. Она была чертовски красива, обворожительна, потрясающе женственна и пугающе сексуальна.
Пугающе, потому что она, казалось бы, не прикладывала для этого ровным счетом никаких усилий — всегда сдержана, подчеркнуто вежлива, строго, но очень стильно одета. В ней были, присущие в наше время очень немногим, шарм и обаяние, что-то глубоко женское и сексуальное, навевающее мысли о первородном грехе. Были в ней еще спокойная уверенность в собственной неотразимости — не показушные понты, а именно уверенность как в чем-то неоспоримом, и властность, смягчаемая самоиронией и чувством юмора. И что-то еще, что-то тонкое, какая-то едва уловимая нотка, оттенок, мелькающий в глубине серых глаз, в голосе, в движениях, заставляющий большинство мужчин ощущать одновременно волны мурашек вдоль спины и шевеление в штанах. Вот эта нотка меня, порой, настораживала, потому что чувствовалось за ней какая-то скрытая, всепоглощающая страсть, готовая вырваться наружу лавиной и смести на своем пути все доводы разума и рассудка. Под взглядом ее глаз я чувствовал себя, порой, как многие чувствуют себя на краю обрыва: в висках отдается каждый удар сердца, по телу разбегаются волны приятной дрожи, ты испытываешь одновременно страх и возбуждение и что-то несоизмеримо более сильное и древнее, чем твой рассудок, тянет тебя прыгнуть вниз. С обрывов и скал я регулярно прыгал с парашютом. А вот долгих или чересчур частых контактов с Яной я старался избегать — не настолько я уверен в собственной стойкости и способности мыслить трезво, находясь рядом с ней...
Я из той категории людей, что, испытав это чувство однажды, уже неспособны остановиться. Нам нравится ходить по лезвию ножа, балансировать между жизнью и смертью, удерживаясь в воздухе на жалких двенадцати метрах ткани или мчась по дороге на скорости двести километров в час, взбираясь на заснеженные вершины или спускаясь в темную глубину. Да, мы прикладываем максимум усилий, чтобы обеспечить себе безопасность. Но когда ты поднимаешься в воздух, или разгоняешь свой мотоцикл, безопасность — это лишь вероятность встретить следующий день. И мы прикладываем максимум усилий чтобы этот день для нас настал, но, мало кто об этом задумывается, с единственной целью: чтобы завтра повторить все вновь. Я наркоман, и я это знаю. Но я профессионал, принципиальный сукин сын и «никаких личных связей на работе» — один из моих принципов. И, тем не менее, любую вынужденную необходимость увидеться с Яной я встречал с предвкушением.
Поэтому, заходя в приемную ее кабинета, я чувствовал нечто, сродни тому, что испытываешь перед прыжком. Поздоровался с ее секретаршей — длинноногой блондинкой, грациозно, но неумело выстукивающей что-то на клавиатуре двумя пальцами.
— О, Максим Витальевич, она Вас ждет, проходите.
— Спасибо.
Я постучал в дверь, дождался короткого «да, пожалуйста» и, чувствуя на ладонях легкую испарину, вошел. Проходя до ее стола, окинул быстрым взглядом помещение. Да, кабинетик у нее побольше моего. Но не перегружен мебелью или элементами роскоши — в общем-то, все необходимое, никаких излишеств. Большой рабочий стол с идеально чистой и пустой поверхностью и выдающейся в центр кабинета «консолью» для совещаний. Несколько стульев, пара кресел, небольшой кожаный диванчик и столик. Ну, мини-бар, наверняка, где-то припрятан. А, шкаф еще вдоль стены. И какая-то дверь в дальнем конце.
А еще она. Рыжие локоны, завитками обрамляющие точеное лицо, длинная шейка, навевающая мысли о поцелуях, угадываемая под почти наглухо застегнутой блузкой упругая грудь, самого подходящего размера бедра, изящные тонкие руки, и длинные стройные ноги, даже в строгой офисной юбке, выглядящие завораживающе сексуальными. Я постарался окинуть ее взглядом максимально быстро и безразлично, ничем не выдавая... А что именно? Что за чувства я к ней испытывал? Желание? Восхищение? Влечение? Я едва заметно встряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли. Сейчас не время — пауза и так затянулась дольше положенного, и по ее легкой улыбке я понял, что она это заметила.
— Яна Сергеевна, добрый день. Вы, как всегда, обворожительны. Точнее, Вы обворожительны всегда, но каждый раз по особенному, — я с улыбкой склонил голову в приветствии.
— Добрый день, Максим Витальевич. Спасибо, красивые комплименты редкость в наше время. Присаживайтесь, — она легким движением руки указала на кресло напротив.
— Да, времена нынче ни к черту, — с деланным вздохом сказал я, расслабленно откидываясь на спинку кресла. Мне нечего опасаться, а эта дрожь в теле — просто нервное возбуждение, которое я очень постараюсь скрыть.
Моя должность по иерархической лестнице всего на несколько ступенек ниже ее, и в компании у нас довольно либеральные отношения. С большей частью совета директоров (ну кроме старых пердунов, вдвое старше меня) я обращался на «ты». А вот с ней, почему-то, язык периодически сам соскакивал на «вы».
— Максим, я хотела с Вами поговорить... — Яна чуть подвинулась в кресле, усаживаясь поудобнее. От этого движения мне через стол открылся прекрасный вид на ее скрещенные ноги, обтянутые узкой юбкой. Мне почти удалось удержать взгляд на глазах Яны, но она сделала еще одно движение, качнув наполовину снятой туфелькой и взгляд невольно скользнул по ее ногам, задержавшись в самом низу. У нее были очень красивые изящные стопы, обтянутые темными чулками. Почему-то, я не сомневался, что это чулки, а не колготки. А может, просто фантазировал... Особенно взгляд манил этот изящный изгиб, образовывающийся между пяткой и подушечками пальцев...
«Так, стоп! Раз, два, три, дышим ровно, смотрим в глаза» — мысленно прошептал себе я. Встречи с Яной для меня почти всегда были испытанием, а я люблю испытания. Ну, я же говорил, что я наркоман. Боже, как от нее пахнет! Кажется, в ее духи подмешивают экстази пополам с кокаином.
— Да-да?
Яна откинулась в кресле, внимательно глядя мне в глаза, покрутила в руках карандаш, пару раз качнул ножкой. Но в этот раз я был начеку — хоть и отметил это движение краем глаза, все же мне хватило силы воли не пялиться на ее ноги. Я слега улыбнулся, показывая, что видел ее движение, она слегка улыбнулась в ответ, показывая, что видела, что я справился. Эта игра так увлекательна!
— В силу должности я знаю, практически обо всем, что происходит в компании — мелкие и крупные дела и делишки, интрижки и заговоры, темные и не очень сделки и соглашения, косяки, договоренности и тому подобное... — она сделала театральную паузу, потом резко подалась вперед, продолжая смотреть мне в глаза, — Кроме твоего подразделения.
— Та-а-а-ак, — не отводя взгляда протянул я. Разговор обещал быть интересным.
— Интересно, почему?
— Ну... дайте-ка подумать... Может быть, потому что никто Вам об этом не рассказывает? — предположил я с улыбкой. Она снова начала это делать, снова начала ритмично покачивать туфелькой. «Только не смотри, только не смотри...» твердил я себе.
— А почему, как ты думаешь? — Яна переменила позу, провела ладонью по бедрам, будто разглаживая юбку. Знаю я все эти штучки — жесты и движения, управляющие вниманием. Знаю, но все равно проводил взглядом ее ладонь и снова посмотрел на покачивающуюся туфельку. Черт, а она ведь перешла на «ты». Завоевание территории? Это нотки цитрусовых в аромате ее духов? Может быть, феромоны? «Стоп-стоп, о чем ты думаешь?!» — кричит голос рассудка. Интересно, какие цветы она любит?
— Потому что я Вам не подчиняюсь, а мои ребята боятся меня больше, чем Вас, — снова улыбнулся я, отводя взгляд от ее восхитительных ног. У меня есть очень хорошее и полезное свойство — я никогда не теряю полностью над собой контроль. В состоянии любого опьянения, наркотического дурмана, возбуждения или стресса, одна часть моего мозга может творить самые идиотские и безрассудные вещи. Но только после согласования с маленьким стальным шариком логики и рассудка, сконцентрированным где-то в правой доле мозга.
— Вот! Вот именно! — она с радостной улыбкой подняла вверх указательный палец. Потом провела рукой по волосам, откидывая непослушную рыжую прядь и еще подвинулась в кресле, практически выехав из-за стола. Теперь я мог любоваться ее прекрасными ногами во всей красе. Она сидела чуть боком ко мне, глубоко откинувшись в кресле, положив руки на подлокотники и продолжая ритмично покачивать туфелькой из стороны в сторону. Черт, она, все-таки, восхитительна. Яна снова поймала мой взгляд и продолжая улыбаться, но уже как-то по-другому, медленно и с расстановкой произнесла:
— И именно это я собираюсь сегодня исправить.
Повисла пауза. Яна следила за моей реакцией, а я снова почувствовал себя, как перед прыжком на самом краю пропасти. В ушах гулко стучит кровь, ладони вспотели, мышцы вибрируют. И страшно, и рискованно, и непонятно, чем все закончится, но так, черт возьми, манит!
Стараюсь не выдавать бушующих эмоций. В притворном изумлении выгибаю бровь:
— Любопытно, а что именно — первое, или второе?
Она улыбается, я улыбаюсь. Мне кажется, мы видим и понимаем друг в друге кое-что, что не видят остальные. Или я просто выдаю желаемое за действительность? Стоп-стоп! Какое желаемое, какая действительность? Я на работе, а она — мой коллега. А на работе никаких личных отношений. Воспоминание о принципах — как ушат холодной воды. Не тот, который бодрит после бани, а тот, который мерзким холодом вырывает из сладкого забытья утреннего сновидения.
Яна не отвечает, продолжая с легкой улыбкой меня разглядывать. Снова поправляет непослушный локон. Ее рука скользит, якобы случайно, вниз от виска, касается щеки, проводит пальчиком вдоль шеи к воротнику блузки. Она покачивает ножкой, делая амплитуду больше, а движения более размеренными. Черная туфелька болтается на самых кончиках пальцев. Наконец, она медленно произносит бархатным голосом:
— Ну, если уважение и преданность твоих ребят сильнее, нежели страх передо мной — честь тебе и хвала. Я знаю о тебе достаточно, чтобы не сомневаться в честности и профессионализме твоего отдела.
Не могу сказать, что я чувствовал себя обреченным, испытывал страх или нечто подобное по пути в офис к директору департамента внутреннего контроля и аудита. Легкое волнение — может быть, да. Но не страх. Моя совесть была чиста, а репутация непреклонного и неподкупного профессионала была безупречна. Говорят, что все имеет свою цену. Так оно и есть. Просто самоуважение для меня стоило всегда больше, нежели сверкающие обманчивым светом барыши «откатов» и сомнительных проектов. Может я, в отличие от моих коллег, занимавших схожие должности, не шиковал часами за полтора десятка тысяч долларов и имел дурную славу «принципиального сукина сына» среди любящих халяву подрядчиков. Зато пользовался заслуженным уважением среди профессионалов, ни от кого не зависел, никому ничем не был обязан и в любой момент мог «сделать ручкой» и уйти в другую компанию. С руками бы оторвали. Ну и, самое главное, по пути в офис Яны Сергеевны, я не испытывал и тени страха. Меня занимало легкое любопытство и... предвкушение, да.
Яна была красивой женщиной. Нет, пожалуй, «красивая» не передает ровным счетом ничего. Она была чертовски красива, обворожительна, потрясающе женственна и пугающе сексуальна.
Пугающе, потому что она, казалось бы, не прикладывала для этого ровным счетом никаких усилий — всегда сдержана, подчеркнуто вежлива, строго, но очень стильно одета. В ней были, присущие в наше время очень немногим, шарм и обаяние, что-то глубоко женское и сексуальное, навевающее мысли о первородном грехе. Были в ней еще спокойная уверенность в собственной неотразимости — не показушные понты, а именно уверенность как в чем-то неоспоримом, и властность, смягчаемая самоиронией и чувством юмора. И что-то еще, что-то тонкое, какая-то едва уловимая нотка, оттенок, мелькающий в глубине серых глаз, в голосе, в движениях, заставляющий большинство мужчин ощущать одновременно волны мурашек вдоль спины и шевеление в штанах. Вот эта нотка меня, порой, настораживала, потому что чувствовалось за ней какая-то скрытая, всепоглощающая страсть, готовая вырваться наружу лавиной и смести на своем пути все доводы разума и рассудка. Под взглядом ее глаз я чувствовал себя, порой, как многие чувствуют себя на краю обрыва: в висках отдается каждый удар сердца, по телу разбегаются волны приятной дрожи, ты испытываешь одновременно страх и возбуждение и что-то несоизмеримо более сильное и древнее, чем твой рассудок, тянет тебя прыгнуть вниз. С обрывов и скал я регулярно прыгал с парашютом. А вот долгих или чересчур частых контактов с Яной я старался избегать — не настолько я уверен в собственной стойкости и способности мыслить трезво, находясь рядом с ней...
Я из той категории людей, что, испытав это чувство однажды, уже неспособны остановиться. Нам нравится ходить по лезвию ножа, балансировать между жизнью и смертью, удерживаясь в воздухе на жалких двенадцати метрах ткани или мчась по дороге на скорости двести километров в час, взбираясь на заснеженные вершины или спускаясь в темную глубину. Да, мы прикладываем максимум усилий, чтобы обеспечить себе безопасность. Но когда ты поднимаешься в воздух, или разгоняешь свой мотоцикл, безопасность — это лишь вероятность встретить следующий день. И мы прикладываем максимум усилий чтобы этот день для нас настал, но, мало кто об этом задумывается, с единственной целью: чтобы завтра повторить все вновь. Я наркоман, и я это знаю. Но я профессионал, принципиальный сукин сын и «никаких личных связей на работе» — один из моих принципов. И, тем не менее, любую вынужденную необходимость увидеться с Яной я встречал с предвкушением.
Поэтому, заходя в приемную ее кабинета, я чувствовал нечто, сродни тому, что испытываешь перед прыжком. Поздоровался с ее секретаршей — длинноногой блондинкой, грациозно, но неумело выстукивающей что-то на клавиатуре двумя пальцами.
— О, Максим Витальевич, она Вас ждет, проходите.
— Спасибо.
Я постучал в дверь, дождался короткого «да, пожалуйста» и, чувствуя на ладонях легкую испарину, вошел. Проходя до ее стола, окинул быстрым взглядом помещение. Да, кабинетик у нее побольше моего. Но не перегружен мебелью или элементами роскоши — в общем-то, все необходимое, никаких излишеств. Большой рабочий стол с идеально чистой и пустой поверхностью и выдающейся в центр кабинета «консолью» для совещаний. Несколько стульев, пара кресел, небольшой кожаный диванчик и столик. Ну, мини-бар, наверняка, где-то припрятан. А, шкаф еще вдоль стены. И какая-то дверь в дальнем конце.
А еще она. Рыжие локоны, завитками обрамляющие точеное лицо, длинная шейка, навевающая мысли о поцелуях, угадываемая под почти наглухо застегнутой блузкой упругая грудь, самого подходящего размера бедра, изящные тонкие руки, и длинные стройные ноги, даже в строгой офисной юбке, выглядящие завораживающе сексуальными. Я постарался окинуть ее взглядом максимально быстро и безразлично, ничем не выдавая... А что именно? Что за чувства я к ней испытывал? Желание? Восхищение? Влечение? Я едва заметно встряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли. Сейчас не время — пауза и так затянулась дольше положенного, и по ее легкой улыбке я понял, что она это заметила.
— Яна Сергеевна, добрый день. Вы, как всегда, обворожительны. Точнее, Вы обворожительны всегда, но каждый раз по особенному, — я с улыбкой склонил голову в приветствии.
— Добрый день, Максим Витальевич. Спасибо, красивые комплименты редкость в наше время. Присаживайтесь, — она легким движением руки указала на кресло напротив.
— Да, времена нынче ни к черту, — с деланным вздохом сказал я, расслабленно откидываясь на спинку кресла. Мне нечего опасаться, а эта дрожь в теле — просто нервное возбуждение, которое я очень постараюсь скрыть.
Моя должность по иерархической лестнице всего на несколько ступенек ниже ее, и в компании у нас довольно либеральные отношения. С большей частью совета директоров (ну кроме старых пердунов, вдвое старше меня) я обращался на «ты». А вот с ней, почему-то, язык периодически сам соскакивал на «вы».
— Максим, я хотела с Вами поговорить... — Яна чуть подвинулась в кресле, усаживаясь поудобнее. От этого движения мне через стол открылся прекрасный вид на ее скрещенные ноги, обтянутые узкой юбкой. Мне почти удалось удержать взгляд на глазах Яны, но она сделала еще одно движение, качнув наполовину снятой туфелькой и взгляд невольно скользнул по ее ногам, задержавшись в самом низу. У нее были очень красивые изящные стопы, обтянутые темными чулками. Почему-то, я не сомневался, что это чулки, а не колготки. А может, просто фантазировал... Особенно взгляд манил этот изящный изгиб, образовывающийся между пяткой и подушечками пальцев...
«Так, стоп! Раз, два, три, дышим ровно, смотрим в глаза» — мысленно прошептал себе я. Встречи с Яной для меня почти всегда были испытанием, а я люблю испытания. Ну, я же говорил, что я наркоман. Боже, как от нее пахнет! Кажется, в ее духи подмешивают экстази пополам с кокаином.
— Да-да?
Яна откинулась в кресле, внимательно глядя мне в глаза, покрутила в руках карандаш, пару раз качнул ножкой. Но в этот раз я был начеку — хоть и отметил это движение краем глаза, все же мне хватило силы воли не пялиться на ее ноги. Я слега улыбнулся, показывая, что видел ее движение, она слегка улыбнулась в ответ, показывая, что видела, что я справился. Эта игра так увлекательна!
— В силу должности я знаю, практически обо всем, что происходит в компании — мелкие и крупные дела и делишки, интрижки и заговоры, темные и не очень сделки и соглашения, косяки, договоренности и тому подобное... — она сделала театральную паузу, потом резко подалась вперед, продолжая смотреть мне в глаза, — Кроме твоего подразделения.
— Та-а-а-ак, — не отводя взгляда протянул я. Разговор обещал быть интересным.
— Интересно, почему?
— Ну... дайте-ка подумать... Может быть, потому что никто Вам об этом не рассказывает? — предположил я с улыбкой. Она снова начала это делать, снова начала ритмично покачивать туфелькой. «Только не смотри, только не смотри...» твердил я себе.
— А почему, как ты думаешь? — Яна переменила позу, провела ладонью по бедрам, будто разглаживая юбку. Знаю я все эти штучки — жесты и движения, управляющие вниманием. Знаю, но все равно проводил взглядом ее ладонь и снова посмотрел на покачивающуюся туфельку. Черт, а она ведь перешла на «ты». Завоевание территории? Это нотки цитрусовых в аромате ее духов? Может быть, феромоны? «Стоп-стоп, о чем ты думаешь?!» — кричит голос рассудка. Интересно, какие цветы она любит?
— Потому что я Вам не подчиняюсь, а мои ребята боятся меня больше, чем Вас, — снова улыбнулся я, отводя взгляд от ее восхитительных ног. У меня есть очень хорошее и полезное свойство — я никогда не теряю полностью над собой контроль. В состоянии любого опьянения, наркотического дурмана, возбуждения или стресса, одна часть моего мозга может творить самые идиотские и безрассудные вещи. Но только после согласования с маленьким стальным шариком логики и рассудка, сконцентрированным где-то в правой доле мозга.
— Вот! Вот именно! — она с радостной улыбкой подняла вверх указательный палец. Потом провела рукой по волосам, откидывая непослушную рыжую прядь и еще подвинулась в кресле, практически выехав из-за стола. Теперь я мог любоваться ее прекрасными ногами во всей красе. Она сидела чуть боком ко мне, глубоко откинувшись в кресле, положив руки на подлокотники и продолжая ритмично покачивать туфелькой из стороны в сторону. Черт, она, все-таки, восхитительна. Яна снова поймала мой взгляд и продолжая улыбаться, но уже как-то по-другому, медленно и с расстановкой произнесла:
— И именно это я собираюсь сегодня исправить.
Повисла пауза. Яна следила за моей реакцией, а я снова почувствовал себя, как перед прыжком на самом краю пропасти. В ушах гулко стучит кровь, ладони вспотели, мышцы вибрируют. И страшно, и рискованно, и непонятно, чем все закончится, но так, черт возьми, манит!
Стараюсь не выдавать бушующих эмоций. В притворном изумлении выгибаю бровь:
— Любопытно, а что именно — первое, или второе?
Она улыбается, я улыбаюсь. Мне кажется, мы видим и понимаем друг в друге кое-что, что не видят остальные. Или я просто выдаю желаемое за действительность? Стоп-стоп! Какое желаемое, какая действительность? Я на работе, а она — мой коллега. А на работе никаких личных отношений. Воспоминание о принципах — как ушат холодной воды. Не тот, который бодрит после бани, а тот, который мерзким холодом вырывает из сладкого забытья утреннего сновидения.
Яна не отвечает, продолжая с легкой улыбкой меня разглядывать. Снова поправляет непослушный локон. Ее рука скользит, якобы случайно, вниз от виска, касается щеки, проводит пальчиком вдоль шеи к воротнику блузки. Она покачивает ножкой, делая амплитуду больше, а движения более размеренными. Черная туфелька болтается на самых кончиках пальцев. Наконец, она медленно произносит бархатным голосом:
— Ну, если уважение и преданность твоих ребят сильнее, нежели страх передо мной — честь тебе и хвала. Я знаю о тебе достаточно, чтобы не сомневаться в честности и профессионализме твоего отдела.